Люди бежали следом. Где-то через парочку километров они увидели землянку, выкопанную на полянке. В ней отдыхали Длинный и Гликсей, которые занимались вырубкой деревьев для строительства. Павел сделал знак рукой сопровождающим, чтобы они притаились и не подавали звуков. Собакам тоже была дана команда молчать. Чуть ли ни на цыпочках государь вошёл в землянку. Картина, открывшаяся ему, заставила его похолодеть. Два громилы уже успели привязать девушку за руки и ноги к специально вбитым в землю кольям по углам соломенного лежака. Лицо её было разбито, из носа сочилась кровь, правый глаз заплыл, на подбородке красовался огромный синяк, а нога была неестественно изогнута, видимо, сломана. Рот девушки был заткнут какой-то грязной тряпкой, поэтому она могла только стонать.
Длинный решил "снять сливки" и изнасиловать цыганочку первым. Но Гликсей был против этого – он считал, что в деле принял больше участия, так как по его словам "эта падла его укусила". Он тыкал в лицо Длинному окровавленную руку и показывал на валяющийся клок волос, выдранный из его башки. По всему поэтому именно ему должна была выпасть доля первым "испробовать тела графской сучонки". Длинный же не хотел признавать правоту подельника и засветил ему кулаком в нос, чтобы не "бежал поперёд батьки". Гликсей не остался в долгу и отвесил Длинному удар в ухо. Началась потасовка, оба вцепились друг в друга и стали кататься по земляному полу, кусаясь и пытаясь придушить соперника.
Павел, шокированный увиденным, выхватил из кармана небольшой револьвер и выстрелил вверх. Драка прекратилась. Дерущиеся вскочили на ноги и попытались напасть на государя. Тот был готов к такому повороту событий и выстрелил уже в ногу тому, кто был ближе к нему – Гликсею. Неудавшийся насильник свалился на землю мешком. Длинный испугался и поднял вверх руки. Ворвавшиеся следом за царём мужики связали обоих и увели. Государь отвязал Маринку, помог ей вынуть тряпку изо рта, взял на руки и понёс в имение.
Позвали Лукерью. Та напоила девушку каким-то отваром, от которого она сразу же уснула. Затем старушка поправила кость, причём Маринка во время этой манипуляции не издала ни звука – отвар избавил её от боли и страданий. После ведунья наложила на ногу шину, примотала всё чистыми полосками простыней, обтёрла лицо и тело другим отваром, наложила на синяки и ссадины примочки и мази. лукерья осталась рядом с Мариной на всю ночь – следила за её состоянием, давала пить лечебные настои, клала на лоб влажную холодную тряпицу.
Утром граф Павел Орлов – так он был представлен крестьянам – собрал народ около усадьбы. Мужики вывели связанных насильников.
– Эти твари, нелюди, вчера напали на невесту моего брата. Они сломали ей ногу, избили и пытались снасильничать над ней. Если бы мы с мужиками вовремя не подоспели бы, Марина могла бы лишиться жизни, поскольку эти отбросы не собирались оставлять её в живых, – пересказал Павел собравшимся то, что произошло в лесу.
Мужики стали громко высказывать своё мнение на этот счёт, бабы плевали в лица связанных, ребятишки бросали в них камнями. Длинный и Гликсей отругивались, поливая грязью и графа Григория, и его "цыганскую сучонку", но их слова не находили отклика у собравшихся. Насильников ненавидели все рьяно.
– Пока мой брат в отъезде, я беру на себя права распоряжаться делами в поместье. Поэтому я решил поступить так, как поступали издавна в селениях с такими тварями, – он махнул рукой, и конюх-татарин вывел из стойла четырёх скакунов. К стремени одного привязали руки Гликсея, к стремени второго – его ноги. Павел стеганул со всей силы коней и они понеслись, куда глаза глядят. Причём сначала жеребцы бежали рядом, а потом один из них решил свернуть в сторону. Гликсей дико заорал, отчего кони поскакали ещё быстрее. Вскоре лошади скрылись из вида, а крик прекратился...
Длинный был страшно напуган. Он не желал себе такой же участи, поэтому решил вымолить у "графа" прощение. Бросившись в ноги, он стал ползать по земле, облизывая его туфли и кричать, что он ни в чём не виноват, а на это дрянное дело их уговорил Чухоня. Кто такой Чухоня, царь не знал. Но прощать насильника не собирался. Его постигла та же участь, что и чуть ранее Гликсея.
Народ тоже был ошарашен. Раньше, при помещике Плещееве все ссоры и скандалы между крестьянами решались кулачными боями: кто сильнее – тот и прав. Насилие над крепостными девками он и вовсе не брал в счёт, говоря расхожую фразу: "Сучка не захочет – кобель не вскочит!" Поэтому мстили обидчикам в основном родственники обесчещенной девушки, за что частенько и сами бывали биты. Поступок Павла же всем показался правильным и справедливым. Немного пошептавшись, люди разошлись.
К вечеру в поместье воротились измученные кони. Верёвки, привязанные к их стременам, были измочалены и оборваны. В одной петле болтался лапоть со ступнёй... Искать трупы в луга специально никто не пошёл – дикие звери сами разберутся, как использовать брошенную на произвол судьбы падаль.
Ч. 2. Гл. 3. Борьба с пьянством
Целую неделю после нападения на Марину Павел не выпускал девушку одну из дома – сам лично сопровождал её повсюду. Он даже провёл несколько занятий в интернате с девочками, рассказывая им про некоторые физические явления, демонстрируя интересные опыты. Оказалось, что государь наш – ещё тот педагог, жаль, что свои таланты он не может реализовать, поскольку у него других более важных дел по горло. Синяки и ссадины зажили у Марины быстро, видимо, мази и примочки Лукерьи оказали нужное действие.
В субботу вечером они возвращались из богадельни, где Мариша забирала у обитателей заведения раскрашенную посуду. Два дюжих мужика тащили тележку с фарфором, стараясь делать это аккуратно. Вдруг из одного дома выскочила на улицу простоволосая баба с визгом, следом за ней мчался упоротый в хлам её муж с вожжами в руках. Он орал всякие непотребства, грозно размахивал орудием наказания, а бабёнка с перепугу забилась за поленницей и притихла, надеясь на то, что одурманенный самогоном зверь не найдёт её. Но нет, тот сразу догадался и попёр быком на несчастную женщину.
Павел был шокирован. В его кругу мужья никогда не поднимали руку на супругу, поэтому царь даже не подозревал о том, что в крестьянских семьях мужья не просто бьют и калечат своих жён просто так, без причины, а даже считают это богоугодным делом: он воспитывает неразумную бабу, поскольку ему дана такая власть и на него возложена такая обязанность. Короче, Павел вмешался в семейную ссору, снова выстрелив из своего револьвера вверх – иначе взбесившегося мужлана остановить было невозможно. Грузчики оставили свою ношу, по приказу "графа" связали пьяного и отволокли в сарай около дома. Жене строго настрого запретили туда входить, давать мужу пищу и воду.
– Да как жа так-то? Он жа меня опосля до смерти забьёт... А деточки останутся сИротами... – завыла баба.
– Не забьёт. Он уже завтра перестанет быть твоим мужем. Устроим его туда, куда надобно, чтобы его жестокость была при деле, – успокоил Настасью Павел.
– А я тады как жа? Буду одна, без мужика? Так-то хоть какой-никакой, а есть. Мне жа детёв подымать надобно... – затряслась в плаче бабёнка.
– А найдём тебе другого мужа. Сейчас же у нас в поместье баб мене, чем мужиков, и так на всех жён не хватает, поскольку полно баб замуж на сторону выходит. Вот и будем искать среди своих, но такого, который будет покладист, работящ, к детям добр, – успокоил бабу царь. – А может у тебя есть какой на примете? Тебя замуж-то насильно выдавали или как?
– Дак барин приказал за Никифора идтить, вот я и пошла. А как перечить-то? он жа барин... А до того у меня любовь с Ивашкой была. Дык яво барин назло мне в друго село продал. Опосля я яво и не видала боле... – Настасья пустила слезу, которую, торопясь, утёрла уголком платка.
– Разберёмся. Найдём твоего Ивашку, и, коли жив и не женат, выкупим, – успокоил государь.